1. ПРОЛОГ
Серебряный поток скользит, переливаясь
По кронам тихим молодых дубов…
И здесь, у звонко-сумрачной границы рая
Открылась завеса последних снов…
Печален их покой забвения и тлена –
Но светлым золотом укрыта грань,
Где отблеск вереска и аромат вербены
Проводят спящих в незнакомый край…
Их лунный караван, почти незрим живущим,
Уходит по ковру туманных трав…
Не вниз.. но и не вверх… к искристо-серым кущам –
Забыться… вспомнить… в сумрачных садах…
2. САД СПЯЩИХ
Аллеи залитые солнцем пустели, вечер наступал,
В саду, что кладбищем зовется, последний шепот отзвучал –
Печально поклонились кроны, махнули листьями вослед…
У спящих здесь свои законы, но дорог любящих привет…
Свет уходил рекой туманной, скрываясь в сумрачной тени,
Вечерней дымки покрывало легло на тихие огни…
По гулким сумрачным аллеям, лишь стихли сторожа шаги,
Вдруг силуэты забледнели, перебираясь средь могил…
Мужчины, женщины и дети… Среди деревьев и листвы
Они скользили в пятнах света, не приминая вниз травы…
Стекаясь к черному фонтану, они несли к нему цветы,
Как будто здесь их переправа в мир светлый будущей мечты…
Лишь в праздники, когда молитвы звучали у надгробий их,
Вновь двери были приоткрыты им вечной памятью живых…
И здесь печальный Ангел Смерти тоску и жажду утешал –
Для спящих золотистый ветер картины мира воскрешал.
В такие дни усопших тени могли судьбу переменить –
Уйти за золотой метелью, за грань небес, заката нить…
Печальный Ангел кротко слушал упреки, жалобы, мольбы…
Но только просветленных души могли войти в купель судьбы.
Но дети… Души их невинны, не осененные крестом,
Они ушли в тоску могилы за сумеречным серебром…
Они останутся навечно в тенистых плачущих садах,
Тоскуя светло и беспечно о золотых прекрасных снах.
Но у фонтана в лунном свете плескаются в тумане брызг –
Они в смерти просто дети, но не для жизни родились…
Печальный Ангел их ласкает, баюкая среди цветов –
Они иной судьбы не знают, душа свободна от оков.
Но если кто по ним украдкой молитву в сердце сотворит,
Пред образом зажжет лампадку – им тоже будет путь открыт.
Быть может не к небесным высям, но в мир потерянный – к живым…
Им снова суждено родиться, пройдя по золоту земли…
Сейчас ничто не нарушает торжественный печальный сбор –
Малютки средь цветов играют, а лунный сказочный узор
Прощаньем осеняет лики тех, кто готов покинуть сад,
Роняя радужные блики на струи… Словно водопад
Они спадают, осыпаясь, и переливчатой волной
Уносят к невесомой дали их души – к жизни неземной…
3. ПОТЕРЯ
Арина вышла из больницы, почти не видя мир вокруг –
Кошмар, что лишь во сне присниться навечно сжал смертельный круг…
Иван… вздохнула, цепенея, вчера он был еще живым…
Авария… и тьма за нею… Она виновна перед ним…
Она жива… а он за гранью, и сумрак наполняет дом…
Там пустота, а в черной раме – напоминание о нем…
В цветущем сквере у больницы Арина в мерзлой темноте
Искала выход… возвратиться… назад… немного… хоть на день…
Всего на день – она смогла бы исправить, силой удержать…
Сквозь тьму пробился лучик слабый – но промелькнув, исчез опять.
Они поссорились с Иваном перед поездкой роковой –
Жестокая больная рана… А он ушел с усмешкой злой…
Арина вспоминала горько, что ради гаснувшей любви,
Она убила их ребенка… в раскаянье тянулись дни.
Вчера же боль и сожаленья она доверила ему –
Но только легкое презренье ответом было… Их вину
Он не признал! Ему не нужен ребенок – лишь она сама…
И снова дуновенье стужи сорвалось в мир, ушла весна…
Она пыталась вспомнить снова его глаза, его любовь –
Но жжет сильнее злое слово, в усмешке злой кривится бровь…
Теперь он стал недосягаем ее упрекам и мольбам –
Нашел ли он за темной гранью прощенье… или… Ах, Иван…
Ее вина была не меньше – она любила и жила
Упорной призрачной надеждой… Но плод любви не сберегла.
Поддавшись нежным уговорам, она решилась на аборт –
Теперь же в их последней ссоре наткнулась на колючий лед…
…Так на скамейке до заката она сидела в тишине,
Когда прохожие ребята нашли ее в глубоком сне…
Она на зов не отвечала, не шевелилась, но спала
С распахнутыми вдаль глазами… во взгляде же застыла мгла…
4. БОЛЕЗНЬ
Арина вышла из больницы, когда июльская жара
Ложилась влагой на ресницы… Арину только боль ждала.
Врачи вернули к жизни тело, но умерла ее душа –
Надежда тенью улетела и кровь струилась не спеша…
Ничто ее не занимало, не волновало ее взгляд,
Арина часто замирала и шла вслепую, наугад…
Покоя ночь не приносила: в тревожном, липко-ясном сне
Арина видела картины печальных кладбищ при луне…
Она так ясно различала аллеи, контуры могил…
Кошмар без края и начала, смотреть ей не хватало сил…
Холодный пот слепил ресницы, и подступает тошнота,
Ужасный крик… ее иль птицы? Но вот пред ней журчит фонтан…
Прекрасный темный Ангел Смерти печально улыбнулся ей…
Холодный сумеречный ветер открыл скорбящий сонм теней.
Они с надеждою смотрели на лунный отблеск серебра,
Неистово, упорно веря, что унесет их прочь вода…
И только дети с грустью нежной перебирали лепестки…
Их лица были безмятежны… Арина взвыла от тоски.
Она металась по постели, во сне спеша на зов детей –
Кошмары по утру бледнели, стирая контуры теней…
И снова ночь… И снова Ангел, кивнув Арине, как своей,
Среди сребристо-лунной влаги выслушивает стон теней…
Один малыш, оставив игры, к ней подошел не торопясь,
И цветик белой маргаритки вложил в ладонь ее, смеясь…
Он потянулся к ней руками, невнятно что-то лопоча –
Арине показалось : «Мама»… и вспомнила слова врача:
«Мне очень жаль, но очень часто аборт ломает людям жизнь…
Пускай, сейчас вы безучастны, но… матерью уж вам не быть»…
Во сне она взяла ребенка, прижав его к своей груди –
Он обнимал ее так робко, прося защиты и любви.
Арина оглянулась – духи к рассвету покидали сад,
Она плотнее сжала руки, но встретила печальный взгляд:
«Тебе сегодня приоткрылось, то, что живым узнать нельзя –
Душа страданием убита… То некрещеное дитя!
Ты можешь дать ему рожденье, печальный сад и темный лес
Покинет он… Но в искупленье, поставь ему в изножье крест!»...
Арина проследила взглядом за взмахом серого крыла –
По левому от центра ряду дорожка лунная легла…
Она увидела могилу, надгробье белое в тени,
Склоненные цветы жасмина и клена локоны над ним…
Малыш вздохнул, разжав ручонки… Исчез и призрачный фонтан.
Арина увидала только, как к ней приблизился Иван…
Она проснулась слишком рано, запомнилась лишь боль, тоска –
Мольба в глазах ее Ивана… протянутая к ней рука…
Арина, обхватив колени, сидела в полузабытьи…
В окно июльский ветер веял, и бились первые лучи…
Часам к дести она очнулась, знакомый номер набрала –
И в телефонной трубке гулко отозвались ее слова…
Отец Ивана осторожно, боясь усугубить болезнь,
Пытался, если то возможно, отговорить ее…. Бог весть
Как отзовется ей в дальнейшем ее желанье посетить
Обитель мертвых… К сожаленью, нельзя былое изменить.
Но лучше подождать с полгода, пока оправится совсем –
Над горем верх возьмет природа в надежде светлых перемен…
Она не слушала – просила сказать, где кладбище и как
Ей отыскать его могилу… И есть ли там тенистый парк,
Фонтан из мрамора, где Ангел скорбит над спящими в слезах…
Отец Ивана был подавлен – да… кладбище «На трех ветрах»…
«Арина, милая, послушай – ты выздровеешь и тогда
Поедем… А пока что лучше тебе не приходить туда…
Я отвезу тебя к Ивану, и ты последнее «прощай» ему прошепчешь…
Только рано…. Договорились? Обещай…»
Арина кротко попрощалась, застыла, поглядев в окно…
На полке глянцевым оскалом мелькнуло фото за стеклом…
Иван… Арина застонала, прижала карточку к губам –
В висках набатом застучало, и дрожь передалась рукам.
Скользнуло фото… И осколки разлились брызгами у ног,
Всплакнув лишь на мгновенье звонко… Арину охватил озноб –
Иван смотрел так отрешенно, и улыбался свысока,
И взгляд чужой и отдаленный… Но сон! Просящая рука…
По справочной она узнала, что кладбище «На трех ветрах»
Вдали за городом стояло… Двенадцать было на часах.
Арина вышла и к вокзалу приехала лишь через час,
До «Трех ветров» не так уж мало – но вот ворот скрипучий бас…
5. НА ТРЕХ ВЕТРАХ
Старинный парк открылся взору – цветы, аллеи без конца,
Решетки кованных узоров, шпиль усыпальницы-дворца…
Скульптуры мрамора, гранита немыслимых причудных поз,
Лианами плюща увиты, задушены кустами роз…
Она бродила по аллеям, дивясь скорбящей красоте,
Шиповник падал на колени, и ветер шелестел в листве.
Но вот надгробие пред нею – жасмин склонился до земли,
И гроздья клена зеленеют, бросая тень среди могил…
На белом мраморе беспечно смеялся солнечный малыш,
Без страха глядя в бесконечность: «Любимый наш, ты просто спишь…»
Арина снова прочитала на камне вбитые слова
И даты жизни подсчитала – он на земле был года два.
Она смотрела и смотрела в веселые глаза дитя –
Не видя, как завечерело, склонились кроны, шелестя…
Спускались сумерки безмолвно, волной окутывая сад,
Услышав шепот за спиною, Арина глянула назад…
Уже стемнело, по алее мелькнул неясный силуэт –
А рядом, прямо перед нею, искрился странный тихий свет…
Шагнула к камню, отступая, руками обхватив жасмин –
И снова шепот: «Здесь живая…», она на миг лишилась сил…
Когда очнулась, увидала черты склонившихся над ней –
Старушка в белом покрывале и девушка с волной кудрей.
Они участливо смотрели, боясь коснуться до руки,
И ветвь жасмина, словно веер, взлетала облаком тоски…
А рядом солнечный малютка доверчиво тянулся к ней,
Как к влаге жизни незабудка в саду безвременных потерь…
«Не бойся, милая, послушай, никто не хочет зла тебе –
Здесь только брошенные души сегодня плачут о судьбе…»
Опять взлетела ветвь жасмина, и лепестки, как белый снег,
Упали на лицо Арине… Та улыбнулась им в ответ:
«Но кто их бросил? Души плачут о прошлой, будущей судьбе?
Или об этой, настоящей? А будущее ваше… где?»
Старушка села поудобней, взяв на колени малыша,
Плечом опершись на надгробье, рассказ свой грустный начала:
«Здесь не конец, а лишь начало – для многих смерть всего лишь сон,
Для многих шок… им слишком мало всей жизни их до похорон…
Как в жизни, так и после смерти по-разному мы видим мир,
Кому – покой, кому – Безлетье, кому и этот садик мил…
Мятущимся гораздо хуже – они цепляются за жизнь,
Но свет для них уже не нужен, и сами свету не нужны…
Они не верят… и страдают – хотят вернуться, но… куда?
Они себя не понимают, чудят ночами иногда…
Кто уходил не с чистым сердцем, кто проклят был и проклинал –
Не может памятью согреться, и душу мраку он предал…
Но здесь им нет упокоенья, надежды, жалости, любви…
Лишь жажда света и прощенья – веками алкают они…
Тому ж, кто искренней молитвой признал прошедшие грехи –
Ворота будут приоткрыты у берегов святой реки…
Но в них войдет лишь просветленный, пречистым водам не солгать…
Небесных кущ далеких звона душе погибшей не слыхать.
Нет оправданий… нет виновных – лишь ты и боль твоей вины…
А сколько кровью обагренных – детей придуманной войны…
При жизни не боятся люди греха над равными себе, А здесь…
Прощенья им не будет, пока не вспомнят о судьбе…
Века проходят в ожиданье, пока в отчаянном бреду,
Они, взмолясь о покаянье, к фонтану светлому придут…
Не сразу очищают воды больные души, каждый раз
Как комья бросовой породы, сдирают наносную грязь…
Так многократно… это больно, но каждый выбирает сам.
Есть те, кому и здесь привольно, а есть и те, кто по ночам
К живым пытается пробраться, за ними наблюдают, но…
Бывает всякое, признаться, ведь мир живых для нас – кино…
Да, здесь и там полно жестоких, но наши знают наперед
Расплату… Омутов глубоких Безлетья здесь наперечет –
Их всем известно нахожденье, а там… Лишь тьма и пустота,
И не бывает снисхожденья, представь: сплошная чернота,
И ты идешь как будто в поле, не видя – чувствуя врага…
Чернее тьмы Безлетья Гори, я знаю… видела сама…»
Старушка чинно замолчала, рукой оправила платок…
Дитя по щечке потрепала, кленовый сорвала листок…
«Да, Гори…ужас и проклятье… когда из самой черноты
Безлетья огневые братья ожгут – кричишь до немоты…
И умираешь снова, снова! А там охота на тебя
В любой момент опять готова – ни жить, ни умереть нельзя…»
Она задумалась печально, поправив серебро волос,
И прочь гоня воспоминанья… Арина задала вопрос:
«Но.. как же это…вы .. за что же? Вы так добры, не может быть…
Ведь ошибиться каждый может, но так жестоко вас судить?!»
Вздохнула девушка тревожно, поймав старушки тихий взгляд…
А та сказала, осторожно откинувшись чуть-чуть назад:
«Зачем тебе грехи чужие? Здесь нет неправды… и поверь –
Я кару эту заслужила… сама открыла эту дверь…
Здесь Темный Ангел беспристрастен, и обмануть его нельзя –
А души тех, кто был опасен, обратно рвутся, людям мстя…
Я изменилась, слава Богу, и на ближайшие века
Избрала для души дорогу – в саду Ветров останусь я…
Здесь много тех, кто не смирился, испуган, плачет от тоски –
Я помогу им измениться и выйти к берегам реки…
Сама нашла я искупленье и счастлива, что за чертой
Могу исполнить назначенье, вину избыть перед душой…
Я здесь нужна, ведь есть такие, кому отсюда хода нет –
Самоубийцы… В этом мире останутся они вовек.
Кому жалеть их? Вы, живые, поплачете, уйдя на свет,
Молитв не примут… И иные забудут совершивших грех.
Они же в сумерках печальных обречены бродить тайком…
Я буду с ними… Что ты, Аня – привыкнешь, милая, потом…»
Но девушка уже рыдала, и кудри темные лились,
Как сумрачное покрывало, и плач пронзал ночную высь…
Арина съежилась, не зная, что сделать или что сказать,
Чтобы облегчить душу Ани… И стала малыша ласкать –
Он снова протянул ручонки ее нательный крестик взял…
Тут голос жалобный и тонкий среди рыданий прошептал:
«Я не хотела, я не знала… Мне было… мне невмоготу…
Я думала, мне легче станет, им – горше, если я уйду…»
Старушка тут же встрепенулась, и как наседка над птенцом,
Над Аней веточкой взмахнула, чтоб освежить от слез лицо:
«Малышка, глупая малышка… Но бесполезно горевать –
Теперь одно уж, поздно слишком, но… худшего уже не ждать.
И здесь неплохо – вот увидишь, ведь здесь везде цветущий сад,
А ночью голубые блики его украсят, как наряд…
Ты с нами с месяц, может, более, еще не видишь красоты,
Поплачь немного и довольно – покой здесь обретешь и ты…
Ведь не одна и ты такая, в компании все веселей,
А есть еще судьба другая – помочь тому, кому больней…
Ты обретешь покой и радость, и в прошлое уйдет тоска,
Узнаешь сумрачную сладость, где горя нет, печаль легка…»
|
