Опубликовано:
Летописи Арванды. Легенды спящего города. Санкт-Петербург: ИД «СКИФИЯ», 2010.
ЛОВЕЦ ДУШ
по мотивам легенды о Крысолове
В легенде старой боль и свет, и жадности людской наука…
Истории печальней нет, но так ее печаль светла…
Источник радости и бед – людского разума услуга,
Что обернется злом и мукой и жизни нить сожжет дотла…
Часть первая: ВСТРЕЧА
Старик шел медленно, устало, он заплутал уже давно – Еще вчера у переправы свернул неверно, надо б прямо… Но уж теперь-то все равно… Он оглянулся – потемнело, вокруг зеленые холмы, А впереди, немного влево, тянулось горное ущелье, И горы высились вдали. Старик не знал дороги этой, паломник, Божий человек, Года он странствовал по свету, в лохмотья старые одетый, В жару, дожди, мороз и снег… Но здесь он не был… Это странно – ведь в отдаленный монастырь Ведет дорога за холмами, вон та, что убегает прямо, Там должен быть старинный шпиль. Кряхтя, старик на холм взобрался, и замер удивленно взгляд – Дорога убегала прямо… Но дальше – горы огибала, И не было монастыря… Он призадумался, что делать? В какую сторону пойти… Как вдруг по горному ущелью, мелькая, искры пролетели, И скрылись в сумрачной дали. Туман сгустился над горами, закат по небу запылал, Прикрывшись нежным покрывалом… Взмахнув над долами крылами, Незримо сон пронесся вдаль… Дорога, что вела в долины, укрылась темной пеленой – Но всполохами огневыми горела та, что на вершины Вела извилистой тропой! Старик, решившись, помолился, спустился с темного холма – Под ноги огневые листья летели, путеводной нитью Стелился розовый туман… Спустилась ночь, укутав горы, ущелье тьмой заволокла – Но путеводных искр узоры, вздымающих тумана полы, Вели все дальше старика. Но он устал, и все сильнее саднило ноги, путал сон – Быть может, здесь на дне ущелья, найдется близкая пещера, Где мог ночлег найти бы он? Но только тьма вокруг стеною – видны лишь искры впереди, Но позади… там, за спиною, закрывшись темной пеленою, За ним взгляд сумрачный следит… Старик не мог идти быстрее, он спотыкался и стонал И, призывая в помощь веру, среди дороги на колени, В изнеможении упал… Вдруг искры, что вперед бежали, взлетели пеленою вверх – Старик поник… А за плечами возник из темного тумана В одежде странной человек – Циркач, как будто, балаганный, штаны и куртка двух цветов: Цвет черный – половина справа, а слева половина – алый… Но глаз таких нет у шутов… Они так ярко в тьме горели, и в бледных сумрачных чертах Не видно было даже тени добра, участья иль волненья… И старика окутал страх! Но вдруг исчез Циркач в тумане, из темноты раздался смех, А следом – музыка… И вправо звала свернуть, и за горами Зовущий слышался напев… Старик не знал, что с ним случилось – во тьму ночную побежал, Туда, где музыка струилась… Его несла безвольно сила, Что флейты голос пробуждал… Старик увидел, что к обрыву мелодия его ведет, Не мог противиться он силе – ведь к близкой сумрачной могиле Чудесной флейты звук зовет… Мелодия сковала мысли, запутала молитв слова… Обрыв виднелся слишком близко – но вдруг, огнем взлетели искры, И воссияли два крыла! У пропасти в сиянье Ангел стоял пред Темным Циркачом – Взгляд полон гнева и печали, в простертой к человеку длани Небесный свет сверкнул мечом:
- «Его ты тоже не получишь – он помощь Господа призвал! Напрасно искушеньем мучишь, открыв могилу среди скал… Он избран для свершенья воли, не можешь ты предотвратить – Срок наказанья минет вскоре, и город снова будет жить!»
- «Я выполнил за вас работу – людскую жадность покарал! Ты в лицемерии и злобе меня напрасно обвинял – Я не нарушил справедливость, когда привел их всех сюда… Я оказать хотел им милость – помочь взойти на небеса…»
И Темный, усмехнувшись злобно, опять взглянул на старика – Но, светлому щиту подобно, от взгляда сумрака и скорби Закрыла Ангела рука:
- «Ты насмехаешься напрасно – ты властен над грехом людским, Но покаянье светом ясным очистит всех, растает дым… И ты не будешь иметь власти и права увести с собой Того, кто новое причастье избрал, в душе простившись с тьмой…»
Циркач же мрачно улыбнулся – вновь вздрогнул в ужасе старик, И кровь забилась диким пульсом, когда к нему он повернулся… Во тьме раздался смех и крик:
- «Что ж, ухожу, но мы посмотрим, ведь покаянье – тот же крест, Что по плечу, увы, немногим… И чтоб услышать неба весть, Им нужно отворить ворота и нищего к себе впустить – Хотя поблекла позолота, людскую жадность не изжить… Я буду там… Мне интересно, насколько кара долгих лет Излечит души их от спеси и даст им покаянья свет…»
Все стихло… В сумрачном тумане сиял небесным светом нимб… Под распростертыми крылами упал старик, забывшись снами – Склонился лик святой над ним…
Часть вторая: ЮНЫЙ ГОРОД
Сияло солнце над горами – еще во власти темных снов, Старик был обогрет лучами, обласкан нежными словами Веселых юных голосов… Открыв глаза, он удивился – так солнечно и хорошо… Вокруг лишь молодые лица, веселый смех потоком лился, Так радостно, легко, свежо… Он огляделся, ужас вспомнив, что у обрыва пережил – Но светом мир вокруг наполнен, и эти солнечные волны Бальзамом стали для души. Он сел, и дети загалдели, зовя его наперебой - В глаза заботливо глядели и с мягкой, ласковой постели Его тянули за собой. Он шел за ними, и повсюду встречал лишь юные черты, Не понимая, что за чудо – и чувствовал тревогу смутно Среди добра и красоты. И вот обеденная зала, накрыт для гостя сытный стол. Здесь молодежь его встречала – подростки, девушки и парни. Затеяли с ним разговор:
- «Скажи нам, дедушка, откуда пришел ты? И каких вестей Принес? Сюда добраться трудно – здесь раньше не было гостей…»
- «Вы, милые мои, скажите – где я? И с кем живете вы? Я взрослых между вас не видел… А сам я с южной стороны – Я странник, пилигрим: по свету ищу я Господа следы, И, дав священные обеты, не стриг волос и бороды. Я повидал другие страны, диковинные города, Богатые дворцы и замки, отшельнические острова…»
- «Ты путешествовал! Ты знаешь то, что доверено лишь снам… Мы ничего не знали раньше – так расскажи немного нам…»
Старик задумался, вгляделся в блестящие глаза детей, Что с неподдельным интересом внимали всей душой и сердцем Рассказам дальних новостей…
- «Что ж, милые мои ребята, историю вам расскажу, Что приключилась в старом замке, где я заночевал в грозу – …С холста, подернутого тленьем, лицо прекрасное глядит, Но взгляд, как луч преображенья, живым огнем меня пронзит. Я подойду поближе к раме и разглядеть хочу портрет, А он следит за мной глазами сквозь паутину сотен лет. Возможно, это игра света, воображенье, вспышка, блик – Но губы, словно для ответа, вдруг приоткрылись в этот миг! Я замираю, цепенею, мне очень хочется уйти – Но взгляда отвести не смею и с места не могу сойти… Портрет же в раме оживает – из кресла женщина встает, Свой черный локон поправляет и вдруг – по имени зовет! Она подходит близко к краю, коснуться хочет, увести! Из сил последних отступаю, шепчу – о Господи, спаси… И вдруг, под мрачным пыльным сводом шум белых крыльев узнаю – То птица неземной породы садится на руку мою! Под светлым взглядом отступает, дряхлеет, превращаясь в тлен, И в черном пламени сгорает та, что взяла меня в свой плен! И я спешу за птицей к двери, но, обернувшись вдруг назад, Ловлю в неистовом смятенье ее живой, зовущий взгляд…»
- «Ой, дедушка, ведь это страшно! Но кто та женщина была? И, если она так прекрасна, то многих погубить могла…»
- «Да, милые мои, графиня была прекраснее всех дев, И имя нежное – Эллина, носила, словно солнца свет… Но зла, завистлива, гневлива, жестока, мстительна, черства Была, как вишня с черной гнилью, прекрасной девушки душа… Она любила сеять злобу, вражду среди своей семьи, Соседей, своего народа – любила распри на крови… Портрет нашел я в галерее, хозяин замка рассказал, Что жгут огнем сквозь пыль и тленье ее прекрасные глаза – Эллина умерла от оспы, портрет же писан до того, Как пятен сизая короста обезобразила лицо… Т о триста лет назад – доныне тлен черной воли не смирил – Ее душа живет в картине, завидуя и мстя живым… Чтобы разрушить злые силы, мы с графом вынесли портрет – И на могиле у графине сожгли, молясь, чтоб чистый свет Омыл озлобленную душу, очистил в памяти людей, Чтоб сон живущих не нарушил зловещий мир живых теней…
- «Ах, дедушка… Какой ты храбрый, ты пережил такой кошмар – Но не поддался чувству страха, а ведь ты слаб и слишком стар…»
- «Нет, дети – было очень страшно, я вовсе не храбрец, увы… Но знаю я, все в Божьей власти – жизнь или смерть, и чары, сны… Я верю, что Господь не бросит того, кто искренней душой В молитве о спасенье просит – я в вере нахожу покой… Но вы мне так и не сказали, где я сейчас… и почему Я лишь детей вокруг встречаю – где взрослые, я не пойму?..»
- «Но мы одни здесь – только Ангел приходит каждый день сюда, Он ласков… и играет с нами… он с нами был в тот день, когда… Но… мы не помним, мы забыли… Нет, помним – музыка звала… В каком-то городе мы жили, но музыка нас увела… И мы бежали по долинам, на звук мелодии ее, Она игрою нас манила, она сказала – можно все… Нам разрешат играть и бегать, есть сладости, когда хотим – Не будет никаких запретов, мы даже к птицам полетим… Да! Мы стояли у обрыва – мелодия все вдаль звала, Но нас от пропасти закрыли два светлых ангельских крыла… И вот мы здесь, но мы не знаем, что это – небо иль земля… Мы счастливы, поем, играем – здесь дом, любимые друзья… Нам, самым старшим, восемнадцать, мы подсчитали – сорок лет Живем здесь, но не поменялись мы ни на день, здесь время нет… И мы не помним жизни прежней, родителей, семью и дом, Имен, названий – безмятежно мы в светлом городе живем…»
Старик молчал в оцепененье, недавний вспоминая страх, И Циркача в ночном ущелье, когда в безволии смятенья Увидел тьму в его глазах… Он вспомнил дивный голос флейты, что обещал покой и сон, Ночлег и ужин, капли света… Камин, заботливо согретый Участья дружеским теплом… И вспомнил сцену у обрыва, зловещий шепот, страшный взор… Слова, что тайный смысл хранили, неясный, но непримиримый Противник извечных спор… Вокруг него светило солнце, играли малыши в саду, А старшие в заречных плесах ловили рыб сине-белесых, В воде затеяв чехарду… Они в неведенье счастливом живут который год подряд… Но где-то город их родимый, в грехе перед людьми повинный. Детей любимых ждет назад… …Три дня минуло незаметно, закат вечерний заалел – Вдруг в искрах золотого света, благословя детей приветно, Пресветлый Ангел к ним слетел:
- «Приветствую тебя, Григорий, мне ведом путь твой и дела – Отринув грех, Господней воле открыл ты душу и уста… И все, что совершил ты ране, тебя терзает каждый час – Раскаянье твое слезами сочится из уставших глаз… Ты искупаешь покаяньем по воле собственной своей Свои грехи… Ты утешаешь участьем страждущих людей – И внял Господь твоим молитвам, отныне прощена душа, Что милосердию открыта, истоку света и добра. Не сокрушайся сердцем боле, Господь очистил грех и чад, Что ты избрал когда-то долей, и все, в чем был ты виноват… Иди же с миром – там в долине тебя ждет дом, цветущий сад, Они навек твои отныне – я проведу тебя назад. Но если все, что ты здесь видел, тревожит состраданьем грудь, Решишь помочь их горькой жизни – то ступишь на тернистый путь! Я расскажу тебе, как Город за тяжкий грех наказан был, Наказан дьявольскою волей - за жадность и обман над ним…
Часть третья: КРЫСОЛОВ
Как много серебра и злата лежит в хранилищах Фарго, Оружия, одежд богатых, в амбарах – специи, зерно. Портовый город вел торговлю и пошлину с судов взимал, Что занимались рыбной ловлей иль проплывали мимо скал. Как крепость, город неприступен, и тяжелы его врата – Но никогда воротин срубы не открывались тем, кто стар… Да, старый, нищий и убогий не мог войти в врата Фарго, И им, уставшим от дороги, лишь горе было суждено – Ни хлеба, ни воды, ни денег вовек никто из горожан Не дал тому, кто стар и беден, кто к милосердию взывал… Фарго берег свои богатства, благополучие и сон – Сверкало города убранство, и несся вдаль оружья звон. Ни раз, ни два у врат закрытых поутру мертвые тела Страж находил – в глазах открытых застыла горькая мольба… Господь терпел, давая время одуматься и грех понять… Но Город ни во что не верил, о бедах не желая знать. Я был у них… К душе взывая, напомнил им о том пути, Что в вечный сумрак или к раю всем людям предстоит пройти… В пустой, немыслимой гордыне, отринули господний щит – Так люди бедные решили, что золото их защитит. Там, где гордыня, там и дьявол… Он сам решил их испытать – Заранее, как видно, зная, что нечего иного ждать… Однажды утром горожане увидели, что закрома Заметно опустели за ночь – убавилось на треть зерна. Они не знали, что подумать, но вдруг поднялся дикий визг – По улице полз серый сумрак, в Фарго вошли отряды крыс! Без полководца они знали, куда направиться, и где Зерно хранили горожане, и находили путь к еде. Почти за день зерно в амбарах исчезло, и крысиный взгляд Остановился на припасах других, что даже наугад Во тьме отыскивали крысы – одежда, дерево, сукно… И никогда подобной прыти им в мире не было дано. Ничто их не брало – ни яды, ни крысоловок механизм, Как угольки горели взгляды – Фарго тонул в потоке крыс…
Однажды у ворот тяжелых явился странный человек, Как шут одетый: в красно-черном, не шутовским был только смех… Назвался страже Крысоловом – и к мэру славного Фарго Был проведен без разговоров, с почетом принят у него… Он обязался уничтожить всех крыс до утренней звезды, Спросив награду, что положат ему за тяжкие труды – Мэр города был так любезен, что обещал ему мешок Насыпать золота, сколь влезет, пусть только сам его несет… И Крысолов за дело взялся – лишь начал полыхать закат, Мелодия взлетела, ясно зовя с собой. Особый лад, Наверно, был у этой флейты: все крысы двинулись на зов, Подчинены ее напеву, их звал хозяин – Крысолов! Поток скользил туманом серым, а люди прятались в домах. И так за городские стены их вывел Черный патриарх… Потом сел в челн, в глубины моря направился под светом звезд – И крыс поток, подвластный воле, за ним змеею серой полз… Наутро он явился снова. Все лица знати городской Благодарили Крысолова, в награду дали золотой – Он усмехнулся и напомнил про заключенный договор И попросил мешок наполнить, что он сюда принес с собой… Но тут посыпались насмешки: «Он, что, с ума сошел совсем? Считать мы, что ли, не умеем? Да нету в мире этих цен – За незатейливый мотивчик он просит золота мешок, Наверно, наглостью счастливчик привык дурачить лежебок… Но мы-то грамотные люди и понимаем, что по чем – Тебе и так довольно будет, иди, мы стражу позовем…» Но Крысолов себя вел странно – смеясь, откинулся назад, Шутовски поклонился рьяно, потом попятился назад… Он так и шел, и бил поклоны, пока не скрылся от их глаз, А дальше – за крутые склоны холмов, что окружают нас…
Но через час запела флейта – и городская детвора, Во что бы не была одета, вдруг побежала со двора! И малыши, и те, что старше, ушли за тяжкие врата – Они бежали дальше, дальше… К Флейтисту в образе шута. Он вел их по долинам в горы – к обрыву проведя сквозь лес, Открыл им облаков узоры, и там, у пропасти, исчез… Но музыка его осталась! И в небо синее звала, Как птица вольная взлетала – вперед шагнула детвора… Господь не допустил злодейства – и в этот город золой Вознес их, чтобы в мире детства они могли найти покой. А там, в Фарго, детей искали – три дня и ночи по холмам Родители в тоске, печали бродили, кланяясь ветрам… Все слезы выплакали болью, сорвали голоса, крича… Надежда обернулась кровью, истаяла в огне свеча. Они вернулись в мертвый город, купили новое зерно, Припасы – и замкнулись в горе, врата захлопнулись Фарго… Теперь уж сорок лет минуло, и лишь седые старики Оплакивают жизнь иную – и помнят детские черты… Но и сейчас сердца жестоки, больные старики живут Убиты горем, одиноки – но мертвый город стерегут: По стенам дряхлый страж проходит, но ржавого оружья лязг Уже страх прежний не наводит, а город поглощает мрак – Он обнищал, и стены рушит, всесущий ядовитый плющ, А костенеющие души мертвит безжалостная сушь – Они не стали милосердней, и люди гибнут у их врат… Они ж впадают в грех усердней – весь мир пред ними виноват! Они и небо обвинили в немыслимой беде своей – И лишь свои грехи забыли, озлобливаясь все сильней…
Фарго погибнет вскоре… Дьявол их души ждет уже давно – Отравленным безверья ядом во тьме погибнуть суждено… Ты знаешь все об их несчастье, ты им сочувствуешь душой – Но свет над Городом не властен, они избрали путь другой…»
Часть четвертая: ДОРОГА СРЕДИ ТЕНЕЙ
Старик молчал и горько плакал, всем сердцем сострадая тем, Кто лишь богатства в жизни алкал, кто ради гордости и злата На путь встал горестных потерь:
- «Как им помочь? Что можно сделать?! Ведь я не обрету покой, Пока родители и дети разделены такой судьбой – Пока одни живут, не помня тех, кто любил их и растил… А день других лишь тьмой наполнен и ненавистен божий мир…»
Но Ангел слезными очами смотрел в заоблачную высь – Он плакал, и его слезами светлела даль за облаками, Что радугой земной лились...
- «Я не могу тебе ответить – да, Город должен быть спасен… Но как спасти мне тех, кто к свету ни разу не был обращен?! Ни словом, взглядом или мыслью… А смерть других – по их вине? Судьба их – добровольный выбор, и страшно, больно, душно мне… Я ждал напрасно эти годы, надеялся, что их сердца Смягчатся перед страшным горем, но… Нет – до страшного конца! Они не обратились к небу, и права Господа здесь нет – Им дьявол расставляет сети, им перед нм держать ответ… Тебя же ждут покой и радость, ты заслужил их и теперь Достойная, благая старость венчает жизнь твою, поверь…»
- «Нет! Их страданья я увидел и не смогу про них забыть… И там, я слышал у обрыва – их грех возможно искупить…»
- «Возможно, да – закон извечный, что на нетлеющих камнях Сияет правдой бесконечной средь сумрака в туманных днях, Гласит, что дьяволу подвластны пороки и грехи земли, И души те, что безучастны к взыванью страждущей мольбы… Но если светом покаянья их озарится грешный путь, И зла свершенного признанье сорвется с уст когда-нибудь, И Господа святое имя больную душу осветит – Господь спасет их и поднимет, от тьмы холодной защитит… Ты знаешь сам, все это было с тобой… Но Город не таков – Над ним простерлась злая сила, ему не скинуть сих оков…»
- «Я попытаюсь! Может статься, теперь, когда прошли года Сердца жестокие смягчатся – Фарго откроет мне врата…»
- «Григорий, если ты решишься, то знай – твой дом в долине ждет, В любой момент ты возвратиться обратно можешь… А вперед Пойдешь – там будет дьявол, он не отступит ни на шаг – Фарго его трофей по праву… А ты, избранник света – враг! Я тоже буду там с тобою и ни на миг не отступлю – Иди же с верою святою, я путь твой светом окроплю!»
*** Дорога снова меж холмами вела в изгиб речных долин. С утра среди лесов петляла, теперь – цветущими полями, Где веет пряный травный дым… Река журчанием прохладным в путь проводила старика, А дальше ароматом сладким, дыханьем легким и туманным Встречали странника ветра… Но вот в долины синий вечер спустился облаком росы, Мелькнул над полем сизый кречет, покрылся путь туманом млечным, Закрыли чашечки цветы… Но вот вдали огни мелькнули, окрест разнесся лай собак – Домов ряд и косые курни средь леса и полей приткнулись, Старик направился туда – Он постучался в самый крайний, неброский, но добротный дом, На стук его открыл хозяин и пригласил с дороги дальней Передохнуть перед огнем. За ужином хозяин дома спросил с почтеньем старика – Откуда странник будет родом, куда он держит путь, знакомы ль Ему окрестные места? Старик назвался – кто, откуда, и о скитаниях своих Немного рассказал – как чудно устроен этот мир, как мудро Свет Господа горит над ним. Рассказ закончив, и за ужин хозяина благодаря, Старик спросил его, как лучше идти до моря – здесь все чуждо, Ему неведом этот край.
- «Почтенный старец, здесь до моря дорога трудная пойдет – И так пути-то суток двое среди лесов, долин, болот… Мы там давно уже не ходим, хотя там был богатый порт, Он обветшал и сгинул, вроде – никто торговли не ведет. Хоть неудобно – караваны проходят северней, но там Нет гавани, и капитаны идут к далеким берегам… А мы остались без торговли – на ярмарку, бывает, так Неделю едешь, неудобно, а прибыли – всего пятак… И то сказать – как порт нам нужен. Там город был, кажись, Фарго – Мне дед мой сказывал… Но хуже порядков тех быть не могло – Коль засветло ты не добрался и не закончил договор – В ворота можно не стучаться, никто не пустит на подвор… А хуже всех – больным и нищим, что милость по миру берут – В лесах ночных ведь волки рыщут, и ураган бывает крут… Фарго же никого не впустит, частенько у закрытых врат, Как животина, мерли люди – частенько, люди говорят… Ты, отче, не ходи в те дали – давно уж глухи те места, Давно Фарго мы не слыхали, небось, и заросла тропа…»
Старик, вздохнув, пошел к постели… Наутро встал, благословясь, И только небо просветлело, рассвета нити заалели – Он в путь отправился опять.
***
Дорога старая травою и мхом зеленым заросла, Покрылась павшею листвою, присыпалась слегка землею, Но видна все еще была. День минул, и в лесной сторожке старик остался на ночлег – Свечу поставил на окошко, перекрестил углы, порожек, Достал из сумки квас и хлеб… Он спал спокойно - но снаружи всю ночь мелькала чья-то тень, И шорохи вокруг избушки вились, роились, словно мушки В ленивый, жаркий летний день… Сквозь гул и шорох смех негромкий касался слуха старика… Корявый, неприятно-ломкий, он полз, но обходил сторонкой – Кругом сторожки лесника… …Старик проснулся, помолился и путь продолжил на заре – В лесу еще туман клубился, но в небе всполохи зарницы Ночную разгоняли тень. К полудню солнечные блики пробились радужной волной, Стал слышен рокот – море близко, лес поредел и расступился, Запахло хвоей и смолой. И снова вечер, звезды низко склонились к пологу земли, Верхушки сосен в темной выси тонули… А внизу струились И вдаль летели огоньки… И вскоре к брошенной избушке огни с дороги привели – Она стояла на опушке, за нею темным полукружьем Виднелось поле и холмы… Той ночью звуки не стихали – зловещий шепот за окном Сулил погибель… Между снами чудные образы мелькали, И …флейта пела за холмом! К утру исчезли звуки. Солнце укрылось сонно в облаках, И сон его вот-вот прольется дождем, что ливнем обернется В вечерних сумрачных лесах… Старик отправился в дорогу, с надеждою благословясь, С молитвой обращаясь к Богу, прося защиту и подмогу – Чтоб путь он совершил не зря… Да, к вечеру сгустилась буря – на поле ветер бушевал, Холодные хлестали струи, и молнии, как взгляды фурий, Метались, падая в провал. Ревела буря, а над морем мешались ветер и огонь, И диким, самым страшным штормом, взрывались сумрачные волны – Вдали часов раздался бой… Старик средь бури растерялся и сбился с темного пути – Но снова всполохи огнями взлетели пред его ногами И дальше смело повели…
Часть пятая: ПРОТИВОСТОЯНИЕ
…Вот стены, и врата чернеют, и бой часов летит окрест… Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют – И в людях, что остались здесь… Старик не стал стучать в ворота – в молитве на колени сел, Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды, Застыв, он лишь вперед глядел… А буря громче завывала, деревья гнула до земли, Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо У врат и Господа молил… Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала, Со всею ненависти силой приказывала и молила – Старик же Бога призывал! Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре – Старик один был пред стеной. Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратиться И утром повернет назад… Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно – Не прочит, помощь не зовет… Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой – На стену встал его помощник, что также видел этой ночью, Как странник выстоял живой. А первый страж уже добрался до городского головы, С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался И дверь со скрипом отворил:
- «Там, ваша честь, старик явился – всю ночь под стенами стоял Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал… Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день – Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень. А он… молился на коленях – и искры огненным кольцом Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»
- « Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе – Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе! Старик живой? Вот так везунчик – наверно, крепкий организм… А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз… Иди себе… о нем не думай – он или сгинет, иль уйдет… Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»
И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя, Вдыхая вкус смолы и дыма – и чудилась ему Марина, Его любимое дитя… Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам… Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки, И ленты к светлым волосам… А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по пути – Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро, И смех, что лучиком светил…
***
…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик… И стражи слышали: «Мой отче…» И думали – что им пророчит Его печальный светлый лик… Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул, И тут же музыка взлетела – о скорой смерти флейта пела! Ей вторил шторма вой и гул… Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал – И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели Молящегося старика… С тревогой стражи ждали утра – всю ночь бесился ураган! Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей, В молитве скорбной склонена… О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать… О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета, Оставив гнить и умирать?... Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей, Чья жизнь была, как вечный праздник, и чьей все покорялись власти – Теперь живет среди теней… А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат? Откуда этот странный старче?... Могло ли это быть иначе? Но разве… Город виноват? И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье, Что средь покинутого сада под диким старым виноградом Сидел на треснувшей скамье:
- «Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит… Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог – Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод… Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит… Одно все это может значить – в душе он с Богом говорит…»
- «Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что – старик? Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить… Я не пойду – что, я не видел тех попрошаек и рванье, Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь, нытье? Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина – Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»
Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам, Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому И лазал по его плечам - Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль… Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет, Нет Господа… а так ведь жаль… Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил – Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге, Серьезным быть его просил… Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда – Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца И складывать кусочки льда… …В смятенье стражник возвращался – не шел из головы старик… Он… не бедняк, не попрошайка. А в мыслях образ воскрешался Любимой дочери – Арлит… Она любила на поляне, перед воротами Фарго, Играть беспечно вечерами, когда туман под облаками Течет, как в крынку молоко… Цветы вечерние так сладко свой отдавали аромат… Весь Город знал ее повадки – и после яркого заката Страж приводил Арлит назад…
***
Он бред в раздумьях, как в тумане, на площадь вышел, где кружком Уже стояли горожане, решившие, что могут сами Взглянуть на старика тайком. Старик молился… Как и прежде лишь к Богу обращен был взгляд С тоской и призрачной надеждой… А ветер колыхал одежды… Народ попятился назад – Там, за спиной его склоненной, из хмурых серых облаков Фигура встала в красно-черном… Застыли люди изумленно – Им улыбался Крысолов!
- «Чего вы ждете, горожане? Уж третий день у ваших врат Скулит и ноет нищий старый… Я вам верну детей назад, А вы – убейте попрошайку! Что вам еще одна душа? Ведь сколько их, больных и слабых, ваш Город живота лишал? У этих стен мольбы и слезы сливалися в последний крик! А утром – скрюченные позы, и жалкой смерти жалкий лик… А этот… Ну, немного крепче, раз выдержал уже два дня… Но старичок ведь не бессмертен, а вы – порадуйте меня!»
Вздох ужаса со стен донесся, старухи, старики в тоске Словам внимали… Злобный голос будил воспоминанья, слезы… Сквозь старости жестокий тлен. Старик молился. Он ни словом, ни взглядом не вострепетал, Перед коварством Крысолова ни сердцем, ни душой ни дрогнул – Но лишь молиться продолжал… В сердцах же горожан сомненья посеяли его слова – И злые в смерти обвиненья тяжелым молотом давлели, И воспротивилась душа!
- «Не может быть! Так мы повинны?! Мы погубили тех людей, Что нас о помощи молили в ненастном реве злых ночей… Мы так гордились, что богатством наш Город превзошел других – Фарго был равен малым царствам, сияло золото над ним! Мы думали, что всех сильнее! Сиянье золотых монет Н замутнит стареньем время – мы процветали много лет… Но час пришел… И наши дети безвременно ушли от нас – И золото уже не светит, не радует умерших глаз… Что нам богатство?! Если старость и бремя одиноких лет, И тлена дряхлая усталость заставили держать ответ! Да, мы повинны! Но убийством не отягчим своей вины! И дети нам бы не простили – их души чистыми ушли…»
Вдруг флейта гневно и протяжно завыла в дьявольских руках – Зов прозвучал сигналом дважды, ее приказ услышал каждый: Убей! Убей же старика!... А он молился и слезами оплакивал невинных кровь – Душой витал за облаками, вдруг встретился с людьми глазами – И со стены раздался вопль:
- «Молись за нас! Мы слишком слабы – и крепкой веры у нас нет, Во многих бедах виноваты, но не дали за них ответ… Мы не хотим еще убийства! На нас и так уж грех большой, Нам нечем больше расплатиться – лишь только собственной душой! Теперь, когда болезнь и время, и боль тоски вошли в судьбу – Мы сомневаемся, но верим! Мы не хотим уйти во тьму! Хотим с детьми соединиться, увидеть свет любимых глаз… Они не могут в ад сокрыться – они ведь были лучше нас!»
Завился вихрь, взревела флейта, и тучи черной пеленой Закрыли в то мгновенье небо – напевы ярости и гнева Обрушились на них стеной… Руками зажимая уши, метались люди по стене – Невмоготу им было слушать, и кровью обливались души, В пылающей скитаясь тьме… Старик молился – затихала мелодия, и вздох людской Ответом был… Но снова дьявол обрушил силу урагана Над головой его седой – Посыпались удары молний, и дрогнул белый силуэт, Вопль ужаса сердца наполнил – старик упал! А флейта воем Хлестнула с силой по земле…
***
Старик лежал, а кровь хлестала из носа, рта, и из ушей… Над ним стоял с улыбкой дьявол, в раздумье сумрачном решая, Чем бы еще смутить людей… Но распахнулись вдруг ворота! Бежала к старику толпа, Его схватил под руки кто-то – с любовью, искренней заботой Его внесли в Фарго врата! Когда ворота затворились, омыли кровь с его лица, Водою чистой напоили и стали истово молиться – Просить за жизнь его Творца! Старик сказал, теряя силы, знаменье крестное творя, Что перед собственной кончиной с них хочет снять былые вины, Чтоб смерть его была не зря – Он им расскажет, как однажды почувствовал земную грань, Что ад его навеки свяжет, и будет боль минуты каждой Терзать и жечь его гортань:
- «Не знаю, как смог бы я выжить в аду, как смог бы дышать ядовитым туманом… Я думал, что дверь никогда не найду, и скроюсь навек в дымном пепле без края… Не помню, как начался этот кошмар, и как я попал в эти мрачные стены… Повсюду был дым и колючий угар, с губ капали хлопья кровавые пены. Я бился о камни и ногти ломал, пытаясь пробить каменистые своды, Но лишь понапрасну я силы терял, не смог я найти потаенного хода… А дым все колол мне глаза и гортань и внутрь проникал ядовитой змеею… Казалось, что я перешел уже грань, и час мой настал, что назначен судьбою. Я задыхался, и кашель саднил, я тыкался в стены, их пачкая кровью… Внезапно дорогу огонь преградил, меня опалив и пронзив острой болью. А там, за задымленным пламенем вдруг услышал, как имя мое выкликают – Как будто прошел я назначенный круг и дальше меня с нетерпеньем встречают! Я пал на колени, но вспомнить не мог слова, что спасли бы меня от расправы, И вдруг увидал – на горящий порог ступил кто-то с взглядом дымящейся лавы… И я до креста обгоревшей рукой дотронулся, вспомнив начало молитвы – Два светлых крыла распростерлись над мной, и я стал свидетелем яростной битвы… Всех слов я не понял, но помню сейчас – речь шла о законе, извечной твердыне: Кто Господа имя призвал в страшный час – тот силам иным не подвластен отныне! Я видел, как скрылся за вихрем огня кто душу мою уже видел сгоревшей – Спаситель мой вынес на волю меня, омыв в каплях света и водах чистейших… Боялся смотреть я на ангельский лик, не в силах стерпеть всеблагого сиянья. Он молвил мне в краткий прощания миг: «Дорога к спасенью одна – покаянье…»
Вдруг флейта взвыла ураганом! Бесясь и воя в вышине Безумным холодом и шквалом, приказ отдал с проклятьем дьявол: - «Отдайте! Дайте его мне!» И люди пали на колени, от боли, ужаса, крича – В отчаянье и исступленье они взгляд обратили к небу, Открылась Господу душа:
- «Спаси его и нас, Всевышний! И если суждена нам смерть – Не дай забрать нас темной силе, позволь душе увидеть свет!»
Огонь забрезжил в тьме, и крылья простерлись белой пеленой – И флейта сгинула за ними, исчезли ураган и ливень – Встал Ангел божий над стеной!
- «Ты больше не имеешь власти! И выбор сделан! Тот закон, Которому мир подчинялся до дня сего и испокон Гласит, что даже страшный грешник, призвавший Господа в мольбе, Забывший путь греховный прежний – он не принадлежит тебе! Оставь Фарго! Грехи людские очищены слезами тех, Кто состраданьем искупили гордыни и бездушья грех…»
В бессилье злобном вскрикнул дьявол, ударив в землю кулаком – Столбы огня с ним рядом встали! Но тут он в ужасе отпрянул Перед сияющим мечом –
- «Ну, что ж! Закон я чту издревле – я проиграл и подчинюсь… Раз им угодно выбрать веру, оставлю Город и смирюсь… На этот раз не подфартило – вернее повезет в другой – До встречи, вечный мой противник! До скорой встречи, Ангел мой…»
Часть шестая: РАССВЕТ
Вздохнул печально светлый Ангел, скатилась по щеке слеза… Людскую боль он, как на плахе, оплакал кровью, и веками Стояла скорбь в его глазах. Вокруг с земли вставали люди, и благодарности слова За совершившееся чудо чрез пересохшиеся губы Слетали к чистым небесам! Но снова болью и печалью наполнились сердца людей – Старик с открытыми глазами лежал и взглядом чужедальним Смотрел за грань страны теней…
- «Я ухожу… Но я так счастлив – к вам радость скорая придет… Не только жизнь от темной власти спасли вы… Близится рассвет – Те, по кому вы столь страдали, на крыльях белых прилетят, До самой смерти будут с вами, и время повернется вспять…»
Рыдали люди и молились за душу светлую его – Вдруг белым светом заструились лучи и облаком разлились – Взметнулось Ангела крыло:
- «Григорий! Жертва, что ты ныне принес к спасению других Оплачена с лихвой… Иные тебя ждут светлые труды – Смерть суждена тебе не скоро, теперь же радостно живи Среди людей, ради которых готов был душу положить… Отец Григорий! К жизни новой тебе воскреснуть суждено – Ты настоятелем собора отныне будешь здесь, в Фарго! Но, коль душа твоя устала, то дом в долине ждет тебя – Ты алкал и страдал немало, и мирно отдохнуть пора…»
И люди в радостном смятенье благословляли этот миг – Просили с ними в поселенье остаться, чтобы свет ученья И веры им открыл старик…
***
…На горизонте развиднелось, и показалась стая птиц – Они от дальних гор летели, их крылья в облаках белели И отражали свет зарниц… Они приблизились, и Ангел приветствовал улыбкой их, А птицы, будто Город знали – над ним теперь кружилась стая, Взлетая, опускалась вниз… И вдруг сиянием чудесным над птицами упал рассвет, Омыл знамением их крестным – мир огласился смехом детским, Как воздаянье долгих лет – Перед закрытыми вратами наследники и жизнь Фарго В недоумении стояли: родители их не встречали – Они вернулись в отчий дом! Ворота настежь распахнулись – родители, забыв года, По стертым камням старых улиц бежали к детям, и сомкнулись Их руки раз и навсегда… И вдруг их лица изменились – исчезли старости следы! Границы стерлись временные, назад вернулись годы ныне – И люди снова молоды! А Город! Золотым сияньем искрятся крыши и дома – Таким Фарго был утром ранним, и не было на свете равных Его величью никогда… Теперь вернулась слава снова! А разрушение и тлен Исчезли по едину слову: прекрасный город-порт торговый Вознесся ввысь величьем стен!
***
…На площади перед народом стояли бывший мэр с судьей… Сломили души их невзгоды: живя в неверье злые годы Они ценили лишь покой – Теперь, обняв детей любимых, и вслушиваясь в их рассказ – Свое неверие винили, что много лет в душе хранили, Не замечая скорбных глаз… А дети нежно лепетали, прильнув к родительской груди, Что птицами они летали! А ведь о том давно мечтали, Когда рассвет горел вдали… И слезы искренней печали из глаз родительских лились, Теперь, когда они узнали, как спас Господь за облаками Детей от злобствующей тьмы – Как сохранял их эти годы, берег от горя и обид, Надеясь, что умерший Город не скроется за темный полог И веру в душах воскресит… И мэр с судьей решили сами оставить должности свои – За именитыми постами они черствели и теряли Связь душ с любимыми детьми.
Над Фарго радуга разлилась – последний раз сиянье крыл В злаченых крышах отразилось, улыбкой лица осветились – И Ангел в небо воспарил…
Часть седьмая: ФЛЕЙТИСТ
Год минул, и былая слава к Фарго вернулась – снова порт Суда морские принимает, и восстановленная гавань Торговлю бойкую ведет. А в Городе Собор построен, и золотые купола Сияют гордой красотою, и мудростью гласит святою О нем народная молва. Теперь и бедный и убогий найдет в Фарго покой и кров – Приют для сирот здесь построен и дом паломников – с дороги Для каждого ночлег готов. Отец Григорий, настоятель, за год здесь многое успел – Детей и взрослых воспитатель, духовник, о других старатель, Наставник милосердных дел. Его любовью и заботой окружены и млад, и стар – За сострадание и кротость он уважаем всем народом, В иных известен землях стал. За утешением в печали, благословением в трудах Призрев леса и расстоянья, народ идет к Соборным Храмам, Что высятся в Фарго стенах. Молва людская не стихает, свет новой жизни над Фарго, Что скинул пелены печали – звездою северного края Сияет гордо и светло!
***
…В ущелье вечер опустился, дорогу звездную открыв… Туман дорогой расстелился… Вратами в темный сумрак выси Зияет среди гор обрыв! На самом крае у обрыва фигура странная сидит – В костюме, что наполовину поделен красно-черным клином, И флейта на ремне висит… Флейтист… Он с сумрачной усмешкой глядит на пелену земли, Где в суете, тревоге вечной, в смятении души беспечной Проводят люди дни свои. Он выбирает свои жертвы из тех, что в череде страстей Забыли о душе бессмертной и служат только лжи и тлену, Не слыша крик других людей – Кто лишь богатство выбрал богом и возомнил, что его блеск Их вознесет перед народом. Кто в самомнении убогом Забыл, что смертен человек… И слаб… а есть иная воля – дается людям злата власть, Пока взять Бог ее позволит, и дьявол до поры не спорит – Натешиться давая всласть… Любая ложь и ухищренья - людей лишь могут обмануть. Когда-нибудь приходит время остановиться и измерить Другою мерой жизни путь… Ничто не дастся безответно – за все приходится платить, И лишь вопрос: какой монетой, до время будет незаметен, Но оборвется эта нить…
***
…Как безмятежен взгляд Флейтиста… Подолгу жертвы он не ждет – Бездушье, жадность эгоизма, самовеличие, бесчинство В растленном разуме живет. И флейта заиграет снова, приказывая и маня – Обрыв открыт, и тьма готова по дьявола бесспорной воле Попавших в сеть его принять.
…Извечно – где Флейтиста сети расставлены душе людской, Там Ангела улыбка светит, что в темной пелене столетий Роняет слезы над землей…
|